140 лет Марии Спиридоновой. «Cамая популярная и влиятельная женщина в России»

maysuryan — 29.10.2024
Мария Спиридонова

28 октября — день рождения Марии Александровны Спиридоновой (1884—1941), которую Джон Рид называл в конце 1917 года «самой популярной и влиятельной женщиной в России». Её жизни по насыщенности хватило бы, наверное, для десятка других, более обыкновенных...
Но остановимся на самых ярких эпизодах её биографии по порядку.

1. Покушение. Самый первый эпизод — это, конечно, покушение на царского сановника. 16 января 1906 года гимназистка-семиклассница, дворянка Мария Спиридонова стреляла в крупного тамбовского чиновника — Гавриила Луженовского. Его тщательно охраняли, поскольку он усмирял крестьянские бунты, и революционеры охотились за ним, но охранникам не пришло в голову, что смертельная опасность исходит от безобидной с виду девушки в гимназической форме, модной шляпке и меховой муфточке. А в муфте был спрятан браунинг, и она выпустила в Луженовского пять пуль.


Могли ли охранники угадать смертельную угрозу, исходящую от этой девушки?



Что её толкнуло на этот шаг? На суде она объясняла его так: «Я взялась за выполнение приговора, потому что сердце рвалось от боли, стыдно и тяжко было жить, слыша, что происходит в деревнях по воле Луженовского, который был воплощением зла, произвола, насилия. А когда мне пришлось встретиться с мужиками, сошедшими с ума от истязаний, когда увидела безумную старуху-мать, у которой пятнадцатилетняя красавица-дочь бросилась в прорубь после казацких «ласк», то никакая перспектива страшнейших мучений не могла бы остановить меня от выполнения задуманного».


Гавриил Луженовский (1871—1906)

Луженовский умер не сразу, выстрелы Спиридоновой прогремели 16 января, а он скончался в больнице 10 февраля.

2. Жертва тюремного насилия. После покушения Марию схватили и отвезли в полицию. Её рассказ о дальнейшем: «Пришёл помощник пристава Жданов и казачий офицер Абрамов. Они раздели меня и не велели топить мёрзлую и без того камеру. Страшно ругаясь, избивали нагайками (Жданов) и говорили: «Ну, барышня, скажи зажигательную речь!». Один глаз у меня ничего не видел, и правая часть лица была страшно разбита. Они нажимали на неё и лукаво спрашивали: «Больно, дорогая? Ну, скажи, кто твои товарищи?»... Выдёргивали по одному волосу из головы и спрашивали, где другие революционеры. Тушили горящую папиросу о тело и говорили: «Ну, кричи же, сволочь!».
Врачи, осматривавшие арестованную после допроса, отметили, что лицо её напоминало сплошную кровавую маску, почти все зубы были выбиты, левый глаз практически не видел, лёгкие были отбиты, она потеряла слух на правое ухо, а всё тело было сплошь покрыто ранами. Из рассказа Спиридоновой: «Холодно, темно. Чувствуется дыхание смерти. Брежу, прошу воды. Воды нет. Офицер [Аврамов] увёл меня в купе. Он пьян, руки обнимают меня, пьяные губы шепчут гадко: «Какое изящное тело…».
Но опять офицеров и казаков подвело обманчивое ощущение беззащитности и беспомощности их пленницы. Они просто не понимали, с чем они столкнулись. Революционеры немедленно приговорили их к смерти. 11 апреля был убит Аврамов, Жданов после этого переживал и писал что-то вроде покаяния, но 6 мая был убит и он...
Вот после этого Спиридонова и стала культовой фигурой первой русской революции 1905—1907 годов. Ещё не в качестве лидера, а скорее в качестве стойкой жертвы тюремного насилия. Об этом можно судить, например, по количеству посвящённых ей в те годы почтовых открыток. Вот только некоторые из них:






Открытка. Мария Спиридонова в тамбовской тюремной больнице



3. Смертный приговор. А суд приговорил юную террористку к смертной казни через повешение. Спиридонова провела 16 дней в ожидании казни. Она писала о своих переживаниях: «11 марта суд и смерть. Осталось прожить несколько дней. Настроение у меня бодрое, спокойное и даже весёлое, чувствую себя счастливой умереть за святое дело народного освобождения... Знайте, что пожертвовать своей жизнью - не трудная и не ужасная вещь. Это большое и глубокое счастье». «Разве вы не знаете, что я из породы тех, кто смеётся на кресте... Будущее не страшит меня: оно для меня неважно, — важнее торжество идеи». Уже потом, после отмены приговора, она вспоминала: «Состояние перед смертной казнью полно нездешнего обаяния», и замечала, что это время было для неё «самой яркой и счастливой полосой жизни, полосой, когда времени не было, когда испытывалось глубокое одиночество и в то же время небывалое, немыслимое до того любовное единение с каждым человеком и со всем миром вне каких-либо преград».
Впрочем, по другим данным, Мария всё же опасалась, что не сможет достойно встретить смерть, поэтому сделала человечка из хлебного мякиша и, подвесив его на волоске, подолгу раскачивала, чтобы свыкнуться с мыслью о казни.
Затем, под влиянием общественного возмущения, смертный приговор ей заменили на пожизненную каторгу. Когда Спиридонову везли в Сибирь, по дороге её встречали восторженные толпы народа. На одной станции монашка подарила ей букет цветов с запиской: «Страдалице-пташке от монашек»...


Окно вагона, в котором везли женщин-революционерок в сибирскую ссылку. За решёткой слева — Мария Спиридонова. Снято в г. Олеске


«Со времени прибытия моего в Тамбовскую Тюрьму я всё время находилась в той камерно-больнице, в которой меня видели посетившие меня американцы. Мар. Спиридонова. 15 апреля 1906 г.»


Открытка в альбоме. Революционерки Мария Спиридонова, Анастасия Биценко, Ревекка Фиалка, Мария Школьник и Александра Измайлович по дороге на каторгу


Мария Спиридонова. В тюрьме. 1911 год


Открытка. Революционерки Мария Спиридонова, Мария Школьник, Анастасия Биценко, Александра Измайлович, Ревекка Фиалка и Лидия Езерская в Акатуйской тюрьме


В Акатуйской каторжной тюрьме, 1906. Слева направо во втором ряду: Ревекка Фиалка, Александра Измайлович, Мария Спиридонова, Мария Школьник (сидит на земле), Анастасия Биценко, Лидия Езерская



4. «Каторжанка в вождях». А потом, через 11 лет, грянула Февральская революция, которая, естественно, освободила Марию Спиридонову. И вскоре случился новый поворот в её судьбе: она оказалась вождём левого крыла партии эсеров (социалистов-революционеров). Чем дальше, тем больше её возмущала политика руководства эсеров, которые решили «сотрудничать» во Временном правительстве с буржуазией. Она писала в августе 1917 года: «В настоящее время утверждать... что наша революция буржуазная, сотрудничать с буржуазией в области и политической и экономической — это значит укреплять окончательно расшатавшийся буржуазный строй, это значит помогать ему продержаться годы, десятки годов на сгорбленных плечах трудящегося класса… На всех скорбных путях русской и мировой жизни наше место… должно определяться в свете нашей Идеи, в духе нашей программы — всегда под знаменем социализма, всегда революционным методом, всегда через народ, с народом и для народа».

Вскоре после Октября партия эсеров окончательно раскололась, Мария Спиридонова стала руководителем новой партии — левых эсеров, поддержавших Октябрь и большевиков. Надежда Константиновна Крупская вспоминала один из эпизодов Октября: «Какая-то комната в Смольном с мягкими тёмно-красными диванчиками. На одном из диванчиков сидит Спиридонова, около неё стоит Ильич и мягко как-то и страстно в чем-то её убеждает». А убеждал он её войти в первое Советское правительство. «Милейшая Мария Александровна, — говорил Ленин, — давайте всё-таки договоримся. Вы и ваши соратники получаете реальный шанс стать у руля новой России. И будет замечательно, если на этом руле окажется также женская рука. Нам нужна поддержка Ваших соратников для решения общей исторической задачи. Поверьте, история не простит позиции стороннего наблюдателя тем, кто обязан вертеть её маховик...»
Вот в этот-то период деятельности Джон Рид и назвал её «самой популярной и влиятельной женщиной в России»...


1917, октябрь. Мария Спиридонова

Партия левых эсеров вошла в двухпартийное Советское правительство, и Третий съезд Советов в январе 1918 года превратился в настоящий триумф Марии Спиридоновой. Один из дней съезда, 16 января, совпал с годовщиной её покушения на Луженовского. В начале заседания произошла яркая сценка, которую стенограмма съезда описывала так:
«По открытии заседания тов. Свердлов предложил Съезду приветствовать Марию Спиридонову по поводу исполнившегося вчера 12-летия с того момента, как она стреляла в Луженовского.
— Тогда, — говорит он, — мы отрицательно относились к террору, но, так называемые общественные круги превозносили её подвиг. Теперь мы видим уже другое, мы видим, как изменилось отношение к ней, её ругают, её поносят так же, как раньше её восхваляли.
Свердлов предоставляет слово Спиридоновой для ответа.
Спиридонова произносит небольшую речь, которую собрание покрывает бурными, продолжительными аплодисментами.
— Те годы, — говорит Спиридонова, — выдвинули много таких же, как я. Я считаю большой случайностью, что я оказалась в фокусе общественного внимания. Убивая слуг Николая, мы исполняли лишь свой долг, высокое счастье служить народу. Я смиренно принимаю хвалу и отношу её к тем идеям, которым мы служим — идеям борьбы за трудовой народ и всемирное братство. «Не мне, а имени Твоему».
Спиридонова кланяется Собранию, которое приветствует её стоя».
Владимир Ильич Ленин по случаю годовщины события преподнёс Марии Александровне букет цветов... Пожалуй, этот маленький триумф в «советском парламенте» был одной из вершин её биографии.

К этому периоду жизни Марии Спиридоновой, вероятно, больше всего подходят стихи Бориса Пастернака:
Жанна д'Арк из сибирских колодниц,
Каторжанка в вождях, ты из тех,
Что бросались в житейский колодец,
Не успев соразмерить разбег.

Ты из сумерек, социалистка,
Секла свет, как из груды огнив.
Ты рыдала, лицом василиска
Озарив нас и оледенив.
.................................
И в блуждании хлопьев кутёжных
Тот же гордый, уклончивый жест:
Как собой недовольный художник,
Отстраняешься ты от торжеств.

Как поэт, отпылав и отдумав,
Ты рассеянья ищешь в ходьбе.
Ты бежишь не одних толстосумов:
Всё ничтожное мерзко тебе...

5. Восстание левых эсеров. Однако весной 1918-го разногласия левых эсеров и большевиков стали обостряться. И положение Марии Александровны к лету 1918 года было непросто, ох, как непросто. С одной стороны, умом она понимала, что политика большевиков — единственно возможная в тех условиях. Но собственная партия, отражавшая интересы крестьянства, упрямо тянула её в другую сторону. Крестьяне были крайне недовольны продразвёрсткой, изъятиями хлеба, а с другой стороны, после Брестского мира и занятия немцами хлебной Украины прокормить города иначе было уже невозможно. Тучи сгущались...
В апреле 1918-го Спиридонова запальчиво обвиняла сотоварищей в предательстве крестьянства, за то, что они вышли из Советского правительства, не поддержав Брестский мир: «Мир подписан не нами и не большевиками: он был подписан нуждой, голодом, нежеланием народа воевать. И кто из нас скажет, что партия левых эсеров, представляй она одну власть, поступила бы иначе, чем партия большевиков?».
Спиридонова до последней возможности старалась сохранить рушащийся союз двух партий. Но устоять перед напором событий не смогла. И к июлю перед ней и ЦК левых эсеров забрезжил, как казалось, выход из ситуации. Разрубить Гордиев узел, по старой эсеровской традиции, просто стрелять в, как казалось, первопричину и первоисточник всех бед — посланника Германской империи в Москве графа фон Мирбаха. Это разрушит тот самый Брестский мир, революционеры — и большевики, и левые эсеры — вынужденно уйдут в подполье, как прежде, а у власти вновь окажутся их лютые враги. Революционеров снова станут казнить и стрелять, но ничего! Зато ситуация упростится до чёрно-белой, и вновь станет понятной и простой, как до революции...


Кадр из советского художественного фильма «6 июля» (1968 год). Спиридонова с соратниками и Ленин

Мария Спиридонова порывалась сама, лично застрелить графа Мирбаха 5 июля прямо во время съезда Советов в Большом театре, как когда-то застрелила Луженовского. Граф наблюдал за ходом съезда из своей ложи. Но товарищи ей не позволили. Благодаря этому граф прожил на свете лишний день...


Посол Германской империи граф Вильгельм фон Мирбах-Харф (1871—1918), убитый по решению ЦК левых эсеров 6 июля 1918

6 июля граф был убит в германском посольстве левыми эсерам во главе с Яковом Блюмкиным, а затем убийцы нашли убежище в левоэсеровском отряде ВЧК в Трёхсвятительском переулке... Туда прибыл глава ВЧК Феликс Дзержинский, чтобы их арестовать. События продолжали развиваться по нарастающей.

В ответ на требование выдать Блюмкина левые эсеры предпочли... арестовать самого Дзержинского.
Дзержинский: «Меня обезоружили. Я обратился снова к матросам. Тогда входит Спиридонова и по-своему объясняет, почему нас задерживают, – за то, что мы были заодно с Мирбахом... Потом пришли Черепанов, Саблин. Этот, первый, потирая руки, радостно говорил: «У вас были октябрьские дни — у нас июльские. Мир сорван и с этим фактом вам придётся считаться, мы власти не хотим, пусть будет так, как на Украине, мы пойдём в подполье, пусть займут немцы Москву».
Сама Спиридонова отправилась на съезд Советов, но это было ошибкой с её стороны. Большевики решили действовать твёрдо – арестовать всех делегатов съезда от партии левых эсеров (а их было 353 человека).
Из очерка Константина Паустовского (1892—1968) о событиях 6 июля 1918 года:
«На пустой сцене Большого театра стояла декорация Грановитой палаты из «Бориса Годунова». Стуча каблуками, к рампе подбежала женщина в чёрном платье. Алая гвоздика была приколота к её корсажу. Издали женщина казалась молодой, но в свете рампы стало видно, что её жёлтое лицо иссечено мелкими морщинами, глаза сверкают слезливым болезненным блеском.
Женщина сжимала в руке маленький стальной браунинг. Она высоко подняла его над головой, застучала каблуками и пронзительно закричала:
— Да здравствует восстание!
Зал ответил ей таким же криком:
— Да здравствует восстание!
Женщина эта была известная эсерка Маруся Спиридонова. Так мы, журналисты, узнали о начале мятежа левых эсеров в Москве».


Неизвестный художник. Эскиз декорации к драме А.С. Пушкина «Борис Годунов». Грановитая палата. 1919. На фоне подобной декорации прозвучал возглас Марии Спиридоновой: «Да здравствует восстание!»

В ответ на крик Спиридоновой все левые эсеры вынули из-под пиджаков и из карманов револьверы. Но в ту же минуту с галерки раздался спокойный и жёсткий голос коменданта Кремля:
— Господа левые эсеры! При первой же попытке выйти из театра или применить оружие с верхних ярусов будет открыт по залу огонь. Советую сидеть спокойно и ждать решения вашей участи».


Евгений Соколов. Почтовая открытка с карикатурой на эсерку. 1917 год

6. После провала восстания. После поражения восстания левых эсеров в жизни Марии Спиридоновой началась новая полоса арестов, ссылок...
Позднее она писала про суды над ней в это время: «На суде в 1919 году и в 1918 году я держалась столь дерзко и вызывающе, что зал (коммунисты) гудел от негодования, аж разорвал бы. Но я как думала, так и говорила. А тогда я была злая. Так же было и на царском суде, приговорившем меня к повешению, когда председатель суда, старый генерал, заткнул уши и замотал головой, не в силах был слушать слишком дерзкие речи. Но вся я такая и в жизни и в политике, такой была и такой ухожу сейчас в могилу».
Однако ни тогда, ни позднее она не считала ошибкой своё участие в Октябрьской революции и поддержку перехода власти к Советам. В ноябре 1918 года замечала в открытом письме в ЦК партии большевиков: «Власть советов — это при всей своей хаотичности большая и лучшая выборность, чем вся Учредилка, Думы и Земства».
Отношение Спиридоновой к большевикам стало меняться в 1930-е годы, после коллективизации и особенно после того, как для выходцев из крестьянства раскрылись все двери в руководящий слой общества. Спиридонова: «Когда вышел устав с/х отраслей [в феврале 1935-го], и колхозы получили своё правовое оформление и земельный кадастр, мне стало совсем невмоготу. Я читала эти уставы и проекты вдоль и поперёк, вносила поправки и тосковала, тосковала. А далее никому ни слова. На службе меня спросил управляющий, почему такая хмурая, я показала ему на газету, и у меня вырвалось «моё, моё это дело».

О своём отношении к большевикам Спиридонова подробно писала в письме 1937 года:
«Ваша политика войны и мира приемлется мною полностью (так из всех кого знаю из леваков), промышленную политику я никогда не брала под обстрел своей критики, с коллективизацией согласна полностью. Согласна со всем поступательным темпом и строем, перечислять не стоит...
Я не согласна только с тем, что в н/строе осталась смертная казнь. Сейчас государство настолько сильно, что оно может строить Социализм без смертной казни. В законодательстве этой статьи не должно быть. Она может остаться для войны и только. В мирное время наш защитный аппарат имеет мощность, равной которой нет и не было в мире. Разве у ассировавилонян в один их период было так сильно. И совсем теперь не требуется иметь это архибуржуазное средство защиты в своём арсенале. Лучшие умы человечества, страстная работа мысли и сердца целых столетий своим венцом и результатом назвали необходимость уничтожения э/институты. Гонор, гильотина, верёвка, пуля, электрич. стул — средневековье. Наша революция 1905 года проходила вся под лозунгом уничтожения института смертной казни, но погибая, как белым крылом покрылась именно этим лозунгом, сама истекая кровью...
Существо отрицания смертной казни остается одинаковым при всех условиях, при правительствах всех мастей. Можно и должно убивать в гражданской войне при защите прав революции и трудящихся, но только тогда, когда нет в запасе под рукой других средств защиты революции. Когда же имеются и такие могучие, как у вас, средства защиты, смертная казнь становится вредным институтом, развращающим неисчислимо тех, кто применяет этот институт.
Я всегда думаю о психологии целых тысяч людей — технических исполнителей, палачей, расстрельщиков, о тех, кто провожает на смерть осуждённых, о взводе, стреляющем в полутьме ночи в связанного, обезоруженного обезумевшего человека. Нельзя, нельзя этого у нас. У нас яблоневый цвет в стране, у нас наука и движение, искусство, красота, у нас книги и общая учёба и лечение, у нас солнце и воспитание детей, у нас правда и рядом с этим этот огромный угол, где творится жестокое кровавое дело. Я часто в связи с этим вопросом думаю о Сталине, ведь он такой умный мужчина и как будто бы интересуется преображением вещей и сердец!? Как же он не видит, что смертной казни надо положить конец. Вот вы нами, лев. ср., начали эту смертную казнь, нами бы и кончили бы её, только снизив в размерах до одного человека в лице меня, как неразоружившегося — какой меня называете. Но кончить со смертной казнью надо».

Некоторое оживление надежд на «оттепель» вызвало среди ссыльных левых эсеров принятие Сталинской Конституции 1936 года. Мария Спиридонова писала: «С выходом Конституции у нас на одну минутку был разговор — кабы дали нам выпустить бюллетень, в небольшом количестве экземпляров для обмена мнениями и чтобы на полную распашку все лев. с.р. сказали о своей позиции, отношении к текущему моменту и переоценились было конца. Это и дало бы возможность договориться до самоликвидации, т.к. я убеждена, что огромное большинство н/осколков подтвердило бы то, что я сейчас говорю. Причём я бы в бюллетене высказалась тогда полнее и откровеннее, чем сейчас, не думая, что мои мысли объяснят крапивой, как думаю я сейчас. Но, конечно, мы скоро поняли, что не для нас зелёный сад и словами этой песенки я так и формулировала приходящим к нам товарищам отношение к нам Конституции».

О политической позиции своей и своих товарищей — левых эсеров: «В данный исторический момент в случае наступления на Союз фашистских империалистов, лев. ср. придерживаются исключительно оборонческой позиции. На основе этой позиции всякой организационной борьбе против Соввласти места иметься не должно, почему её и не было».

О своём отношении к правым эсерам: «Я ни за что бы не сменила большевиков на них, т.к. они сюртучники и фрачники, болтуны и трепачи языком, ухитрились из своих рук упустить страну и народ, когда он шел к ним с закрытыми глазами, с потрясающим доверием и с огромной зарядкой творческого энтузиазма. Что они после того времени стали сильнее и умнее? Оснований предполагать это нет никаких. Я не верю ни в их творческие силы, ни в их организационные способности. Даже допустив, что каким-нибудь чудом эти перманентные конспираторы и шептуны свалили бы теперешнюю власть, справиться с делом они бы не сумели, да вдобавок ещё могли бы открыть дверь войне, стерегущей у Союза каждую щёлочку».

Об отношении к меньшевикам: «Меньшевиков я как не признавала раньше, так и не признаю и теперь и ни за какие программы в мире с ними бы не объединилась, т.к. они никакую не способны осуществить».

Об отношении к большевикам: «Я против террора в отношении большевиков... Мы-то вас считаем товарищами по целям, и поэтому террор допускаем только в отношении фашистов». «А между прочим, я больший друг Советской власти, чем десятки миллионов обывателей. И друг страстный и деятельный. Хотя и имеющий смелость иметь собственное мнение. Я считаю, что вы делаете лучше, чем сделала бы я».

7. Последний арест. В 1937 году Спиридонова была арестована в Уфе, где жила в ссылке. При аресте её спросили, какую обстановку она предпочитает в тюрьме: кнут или пряник? «Кнут», — отвечала я, оскорблённая до глубины души». Само испытание следствием, многочасовые бдения на допросах вызвали у Спиридоновой... чувство «азарта и озорства». Это её собственные слова: «Если бы только они [следователи] оба так мерзко не ругались, мне это сплошное бдение только бы нравилось, как испытание моих душевных сил, в 52 года, выдерживаемое без запинки в мыслях и поступках, что хоть немного утешало меня в моих горестях, а самый процесс бдения будил во мне оба раза азарт и озорство».
Эти её слова датированы 13 ноября 1937 года. Тогда, в 1937-м, суд дал ей 25 лет заключения. А жить Марии Александровне оставалось ещё чуть менее четырёх лет... 11 сентября 1941 года она была расстреляна в Медведевском лесу под Орлом.
Как эпилог её биографии: из 57 лет жизни Спиридонова провела на свободе всего 25 лет, остальное прошло в тюрьмах, на каторге и в ссылках...

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив