"ФРАНКЕНШТЕЙН". Два Виктора, два Создания

sherlock_series — 23.06.2012 Теги: Миллер

Этот спектакль о стольком сразу... О ЛЮБВИ, без которой созидание не может быть полноценным. Об ОТВЕТСТВЕННОСТИ. О том, как истребляется в человеке искреннее и счастливое детское доверие к миру, как он наращивает толстую кожу из жестокости, лжи, себялюбия. Об остром чувстве одиночества, ради преодоления которого можно пойти на все. О способности любить, которая не зависит от количества прочитанных книг и социального статуса. Об этике научных экспериментов (именно в такой постановке вопроса - едва ли не в последнюю очередь, но все же...). О том, справедливо ли воздавать "мера за меру" и мстить с лихвой (убить чудесную, по-настоящему человечную Элизабет за то, что Виктор не дал жизнь женщине-Созданию). О том, как легко люди отвергают всех, кто "другой" (уродливый, больной, представитель чуждой культуры, религии, сексуальной ориентации), не пытаясь даже выяснить, сколько добра готов подарить им этот конкретный человек, несмотря на свою "инакость".

После просмотров «два по два» осталось ощущение, что сколько ни смотри – будешь открывать все новые нюансы, резонировать на пропущенные в прошлый раз оттенки интонаций (фактически, было волшебство живого театра, когда я ловила себя на мысли: а интересно, как они сыграют эту сцену сегодня – и только через несколько секунд давала себе ментальный подзатыльник, напоминая – что запись).

И, что совсем уж прекрасно, придумав обмен ролями для двух главных исполнителей, Бойл, по сути, выпустил два спектакля – с разными смысловыми акцентами, с разными трактовками образов Виктора Франкенштейна и Создания. Не лучший и худший спектакли – а действительно разные, которые вместе складываются в новый миф, герои которого – не закостенелые в своей легендарности фигуры, а совершенно живые существа, потому что позволяют посмотреть на себя с разных точек зрения и в каждом ракурсе оказываются достоверными.
И заодно режиссер (не зря оскароносец, умница) дал нам возможность воочию убедиться, как много в персонаже, оживающем на сцене, зависит от величины личности Актера и от того, насколько глубо Актер способен изучить, понять и заполнить внутренний мир своего героя, какие объяснения и оправдания его поступкам найти. Дал нам возможность увидеть, как создается отличная роль, и как - без оговорок уникальная, которой и определений подобрать нельзя. Высокое чудо искусства.

Мне очень повезло: сначала я увидела версию с Созданием-Миллером. И поверила ему. Он вкладывается всем своим мастерством и всем сердцем в эту работу. Он делает удивительное Создание. Слезы со-восторга, сопричастности к его радости и одновременного сожаления об утраченном Рае, о потере детской чистоты застилают глаза, когда он играет сцену Познания Мира, любования им. И страшно от его звериной жестокости и холодной опустошенности ближе к финалу. После завершения спектакля остается ощущение, что это было что-то за гранью обычности, это что-то воистину исключительное. И осталось убеждение в том, что Миллер – неординарный актер.






И вот второй показ – в тот же день, сразу, после 20-минутного перерыва в ошеломленном молчании, за который ничего не успевает уложиться ни в голове, ни в сердце. И Создание играет Бенедикт Камбербэтч. Играет так, что плакать просто не получается. С первой же сцены нужно яростно закусывать костяшки пальцев, чтобы не орать в голос - вместе с Созданием, и не выть от боли за него. А потом, после показа – молчать, молчать, молчать. Потому что от потрясения кружится голова и странное ощущение, будто горло - это промышленная аэродинамическая труба, в которой мощным потоком свищет ветер. Пульс сонной артерии - в ушах колоколом. Ясное понимание, что происходящее на сцене-экране - где-то там, где в ходу определение «гениально».

И все же, какие они разные… Эти два Создания и два Виктора.

Обостренное чувство собственного достоинства и стремительно взрослеющий интеллект - вот чем наделил Создание Бенедикт. Свою несовершенную координацию движений он мучительно преодолевает, она приводит его в отчаяние. В его глазах - мужские, зрелые эмоции. Его чувство юмора тоже взрослое - в нем есть ирония и самоирония. По сути, это титанический дух, заключенный в уродливое тело (невольно вспомнились последние главы «Морского волка» Джека Лондона, где чудовище Волк Ларсен волей-неволей вызывал огромное уважением, потому что став калекой и умирая, все же пытался сохранить внутреннюю силу и уважение к себе).

Он поэтичен. "Опиши мне луну" - "Она одинока" (It's solitary - с таким спокойным трагизмом он произносит это, господи мой боже, что сердце ощутимо ноет) - "Ты нашел хорошее слово" - "И печальная, как и я" - "Почему ты печален?" - "Потому что тоже одинок". Бенедикт в этой сцене - герой шекспировской трагедии. Голос глубок, каждое слово взвешено и проникнуто чувством. Ни тени «актерствования», только живая, кровью сердца омытая и уже выстраданная печаль. В сознании своей отверженности он поднимается до обобщений всечеловеческого масштаба.
Когда именно на этой неделе появился пост о том, что БК хотел бы играть Шекспира, по спине мурашки пошли ощутимым табуном  - это уже даже не ноосфера, это абсолютная мистика (хотя в том, что БК шекспировский актер по сути своей – сомнений не было, и значит новость – никакая не новость, а закономерность - и все равно пробирает от этих "совпадений").

Для Миллера эта сцена «об одинокой луне» оказывается почти проходной. Невероятно, но факт. Здесь он опять (как и во многих других сценах) концентрируется на физическом преодолении плохой дикции и координации движений своего Создания. О том, какая душевная боль должна разъедать его, мы, зрители, докручиваем сами.

Миллер вообще в большей степени играет существо аутичное, нестандартное не только физически, но и психически. В сценах с де Лейси он постоянно пускает слюни (особенно в эпизоде обучения алфавиту и написания «пэрадайза», в которой Создание-БК уже вовсю хохмит над своим учителем), вообще очень сконцентрирован на физиологических реакциях своего персонажа. Его работа в ряду тех несомненных актерских удач, что и Сэм Шона Пенна ("Я - Сэм"), и Гомер Джеймса Белуши ("Гомер и Эдди"). Но это – скорее чеховский реализм о природе маленького человека (Шекспира тут в анамнезе не наблюдается точно).

Вот еще несколько иллюстраций их разности.

"Я не раб. Я - свободен" - произносит со спокойным убеждением в одной из ключевых сцен, в горах, Создание-Бенедикт. В этот момент он настаивает на том, что достоин уважения. Интонация та самая, с которой Смоктуновский в "Гамлете" говорит "Я флейта? Что ж, объявите меня каким угодно инструментом. Вы можете расстроить меня. НО ИГРАТЬ НА МНЕ - НЕЛЬЗЯ". Это - негромкий бунт гордой сильной натуры. И Бенедикт здесь поднимает почти ходульное высказывание (мы – не рабы, рабы – не мы, и далее, далее) до колоссальной мощи трагедии (опять до мощи шекспировской трагедии, да), до разговора о Природе Человека.

Ли Миллер эти слова о не-рабстве и свободе произносит с преувеличенной интонацией, делая театральный жест (разводит руками, встав в картинную позу "второй части марлезонского балета"). Маленький человек отчаянно пытается отстоять свое право на чувства, пусть и выглядит в этот момент нелепо. "Нет более жестокого хозяина, чем освобожденный раб" - кажется, именно эту тему играет Миллер с того момента, как его Создание осознает, что ему по силам быть самостоятельным (сожжение хижины де Лейси). Поэтому и «Я – не раб» превращается у него почти в буффонаду…

В той же сцене в Альпах Создание-Бенедикт хватает было нож, но сам бросает его со словами "Я не буду пытать тебя, я буду убеждать". Он - умница и невольный философ, изъеденный постоянными гонениями за внешнее уродство. В этой сцене в "обратном" спектакле Создание-Миллер к ножу не прикасается: совсем не титанический, маленький человек Миллера мог и не бросить его, поддаться соблазну решить вопрос силой оружия, а не силой слова. Тут нож в руках желчного Виктора-Бенедикта, это он протягивает его Созданию, провоцирует, водит по краю бездны…

Сняв с "дыбы" растерзанную невесту, Создание-Бенедикт дико, животно кричит, срывая связки. В его глазах, напряженном теле, севшем на мгновение от потрясения голосе - мощное громкое горе человека, полного живых и сильных чувств. В этой же сцене Создание Ли Миллера тихо скулит и причитает над телом невесты, бормоча "нет, о нет". Негромкое горчайшее отчаяние слабого существа.

И сцену насилия над Элизабет они трактуют по-разному. Создание-Миллер, лишенный невесты, не только мстит Виктору, но и урывает свое собственное наслаждение. С постоянной для его образа Создания физиологичностью Миллер играет животный, грубый секс. Для него Элизабет оказывается и целью, и средством. Для Создания-Бенедикта - только средством. Кажется, он и вовсе инсценирует изнасилование, для вида пару раз толкнувшись не поясницей и бедрами даже, а своей грудью куда-то в область ее груди, потому что в этот момент физиология для него вовсе не важна (он ведь хотел свою Невесту для того, чтобы лелеять и любить, чтобы преодолеть бесконечное одиночество, а не ради простой сексуальной разрядки – он и в принципе так относится к женщине – как к объекту Любви, еще со времен знакомства с «прекрасной женой» Агатой, о которой говорил с нежностью и теплом в глазах), а важно, чтобы Виктор поверил, что Создание его может также унизить и повергнуть в горе, уничтожив его возлюбленную.

Создание-Бенедикт так преувеличенно тянет время, переходя в кульминационной фазе диалога с Элизабет, картинно подтягивая штаны, чинно усаживаясь на краешек кровати, что становится очевидно: на несколько мгновений он колеблется и едва ли не отказывается от своего плана. А справившись с эмоциями, начинает так серьезно, так убедительно, с такой болью в глазах говорить о том, как научился у людей злу, жестокости и лжи, что понимаешь: это он заранее просит прощения за то, что сейчас сотворит. И от этого еще жутче... И жальче, что для этого умного, сильного существа все обернулось такой бедой.

И вот «зеркальная» пара, два Виктора Франкенштейна.

Виктор Ли Миллера умен, эгоистичен и холоден, из всех проявлений чувств в наличии разве что раздражительность. Он, если не считать брошенного на произвол судьбы Дитя-Создания (а окружающие и не считают, потому что ничего о нем не знают), остается вполне достойным человеком, бедным на эмоции умником. Этот Виктор не то, чтобы законченный злодей, вовсе нет. Просто он не принял в расчет при проведении своего «главного эксперимента» важность чувств, обычных человеческих чувств. Его ошибка была в том, что он сознательно исключил из своей жизни нежность и любовь, чтобы лишние эмоции не мешали научной работе (какая ирония!). Он прагматик, но не циник… И горячий, думающий, рефлексирующий Создание-Бенедикт сталкивается с этим примороженным, прагматичным, эмоционально неглубоким Виктором. Один - почти "без кожи", все чувствует сразу и глубоко, другой нарастил себе кожу толстую, закрылся в раковине рационализма и педантичности (ух, какой Виктор – Ли Миллер педант! Обстоятельно рассказывает о том, какие опыты делал, чтобы обнаружить "искру жизни" и овладеть ею - призраку Уильяма, то есть самому себе).

Виктор-Бенедикт – гений, почти переставший быть человеком, потому что возомнил себя существом высшего порядка. Ядовитый, издевающийся, не прощающий людям обычности. Он ерничает над теми, кто, в принципе, должен быть ему дорог. Он не сомневается в своей исключительности, и для него это повод презирать остальных и даже не пытаться это скрыть. Он глумиться над отцом, который только что потерял младшего ребенка. "Уильям? Он не поедет", - саркастически выговаривает он, картинно кривя губы. Почти с наслаждением доказывает Элизабет, что она ничего не смыслит в важных для него научных штуках. С невероятной скоростью тараторит про Вольтов столб и прочие технические штуки, давая понять Элизабет, что она все равно ничего не поймет, так зачем тратить время на нормальное объяснение?! "Ну и где ты была, когда должна была присматривать за Уильямом?", - с язвительным недоумением упирается он взглядом в девушку и недобро ухмыляется. Этот Виктор не упускает ни единой возможности продемонстрировать всем вокруг, насколько они глупы. "Какие вы все идиоты!", - читается подтекстом едва не в каждой его фразе. Он демонстративно уничижает даже погибшего брата. А поскольку этот диалог с призраком Уильяма происходит, на самом деле, в его подсознании, выходит - он насквозь такой, это не наносное: "Это должно быть невероятно - оживлять неживую материю. Это легко?" - "Конечно же, это трууудно!". Таким тоном в равной степени можно выплюнуть в лицо собеседнику "Черт тебя подери, ну ты и придуууурок!". (Ли Миллер в этой реплике просто констатирует факт – трудно оживлять неживое.)

В этом же диалоге с погибшим Уильямом Виктор-Бенедикт на бешеной (шерлоковской) скорости перечисляет подробности эксперимента - кислоты, агар-агар, гальванизацию... И ему в школе скуууучно (наш зал, конечно, истерически смеется и аплодирует).

Да, юные фанатки рады до невозможности: Камбербэтч «дает Шерлока». Фактически же здесь, в этих сценах, Бенедикт - Творец уже не на шутку. Он, по сути, выходя за границы одной роли, всего на ширину вставленной в дверной проем ноги, но пускает зрителя в ту тайную комнату, где творит он, Мастер-Демиург.

Заигрывание с характером Шерлока, конечно, сознательное (актер уровня БК, в хамелеоновой природе которого сомневаться не приходится, совершенный в эмоциональной маневренности как «феррари», просто не может делать такие вещи случайно - а в том, что они изначально не были заданы режиссером, убеждает исполнение Миллера). Это - разговор актера о своей теме со зрителями, которые "в курсе". Он говорит о разных путях, которыми могут пойти те, кто и в самом деле схож. Об осознанном и непростом выборе, который должны делать даже экстраординарные люди. И Шерлок, и Виктор - гении с комплексом Бога. Оба они подчеркивают дистанцию с остальными людьми показным цинизмом, злой насмешливостью, решительным отказом миндальничать "со всеми этими идиотами". Но Шерлок на интуитивном уровне чувствует потребность в любви и дружбе, позволяет себе эту человечность, и, не будучи ангелом, сознательно встает на сторону ангелов. Виктор такой потребности то ли не испытывает вовсе, то ли слишком успешно душит ее в себе ради успеха своего дела (а скорее, вообще отрицает любовь как со-ЕДИНЕНИЕ, потому что даже гипотетически не может никого поставить вровень с собой) - и даже на стороне ангелов не оказывается. И случается трагедия безусловно талантливого человека, который отказывается от человечности в себе и губит свою жизнь.

Шерлок в этом контексте - сознательно внесенный бэкграунд для внимательных зрителей (между премьерой первого сезона сериала и премьерой спектакля – всего полгода, в масштабах развития культуры они оба, Шерлок и Виктор, случились сегодня), сообщение между строк: вот кем мог бы стать Виктор, если бы позволил себе хоть каплю нежности и дружбы. Бенедикт играет с культурными пластами, обозначает архетипы, сопоставляет мифы... Легко, играючи, психологически оправданно в каждой сцене. И это уже больше, чем актерская работа - это такая игра ума, что просто замираешь в ошеломлении. И крышу сносит, и - счастье.

Ух… Так вот… Виктор Бенедикта – монстр гораздо более страшный, чем Создание. С каким сладострастием вытягивает он из Создания откровения о любви, демонстрируя ему Невесту, уже точно зная, что не даст ей жить… Как плотоядно рассматривает тонкие руки Элизабет, примеряясь – а не подойдут ли для его искусственной богини (Виктор-Миллер в этой сцене просто держит девушку за руку, глядя ей в глаза). Апофеоз безумия-расчеловечивания, взращенного самодовольством - уже с совершенно мерзкой рожей заявленное "Мой ум безупречен! Безупречен!", когда его пытаются оттащить от мертвой Элизабет. Отец заявляет ему "ты чудовище", и в этом не остается сомнений.

Зато и сцена раскаяния по закону маятника у него получается глубже - в человечность. В финале Виктор вдруг, всего на одну реплику "Я упустил все возможности любви, которые у меня были" становится таким беззащитным отчаявшимся ребенком, что сердце сжимает тисками. И голос дрожит от слез, которые не будут выплаканы, потому что он давно разучился плакать.

У Виктора-Бенедикта есть еще одна сцена раскаяния - короткого, но очень глубокого (здесь у двух Викторов даже мизансцены разные). Создание в горах рассказывает о де Лейси и его семье. "Он обещал, что его сын и его жена не отвернутся от меня" - "А что они?" - "Ты знаешь, что они" - "О да! Я знаю" - и Виктор-Бенедикт в горе сжимается в комок на земле, сочувствуя и впервые коря себя за эксперимент, который был таким безответственным. И одновременно будто проживая сцену встречи обычного человека с Созданием и ужасаясь. Именно из этого сочувствия (возможно, первого в жизни для этого невыносимого гордеца) родится готовность помочь Созданию обрести свою пару. "Мне так жаль!" - говорит он, мучительно вглядываясь в лицо своего создания снизу вверх, в первом озарении, что же он натворил и прячет свое лицо в ладонях. Виктор-Миллер в этой сцене остается стоять, смотрит на Создание с высоты своего роста, и говоря "Так жаль" просто прикрывает на мгновение глаза. Он безупречно отыгрывает холодного прагматика-рационалиста, и его последующее согласие на создание невесты - только доводы рассудка.

От вынесенных оскорблений Создание взрослеет и мужает-ожесточается быстро. И только финал обнаруживает, что заключенные в нем свет и любовь бесконечно сильны, как в ребенке, которого одергивают, бьют, унижают, а он все равно любит своих родителей. И что в Викторе есть еще Человек.

В этой ледяной гонке ни один из них не может убить другого. Они замкнуты друг на друге, и если кто-то из них погибнет первым, то второго ждет - нет, не радость отмщения, а самое черное одиночество и невозможность быть прощенным уже никогда. Поэтому не ради убийства продолжают они эту гонку, а чтобы раз за разом просить прощения за то, что сломали, разрушили все, что могли.

«Я не умею любить...»

«Я научу тебя!» (Создание не просто умеет - он любит до сих пор, иначе – как учить! Вот так вывернуто, но любит! И нет здесь больше ненависти, есть лишь сожаление и невозможность прервать эту связь).

"Я просто хотел, чтобы ты любил меня" («прости, я делал все те страшные вещи, чтобы быть любимым тобой и от отчаяния, что ты не любил")

"Я упустил все возможности любить» («прости, что не смог полюбить тебя. Но ты не был хуже других - я вообще никого не смог полюбить»). И в эти минуты Виктор учится любить, но его любовь обращена на тех, кого он уже потерял. И какую же муку приносит такая любовь - безнадежная, уже-не-осуществящаяся, любовь к теням.

И после этих практически прямых признаний и слов о прощении они, два гордеца и упрямца, будто устыдившись этой минутной слабости, снова стискивают зубы и продолжают путь. Потому что прощения у них нет прежде всего для самих себя. А значит, они не надеются по-настоящему быть прощенными друг другом.

Но, самое важное, множить зло больше не будет ни один из них. Они так и будут идти, пока Виктор не замерзнет. И Создание бережно укроет его мехом, ляжет рядом и будет ждать смерти.

P.S. «Франкеншейн» Ника Дира и Дэнни Бойла, в главных ролях – Бенедикт Камбербэтч и Джонни Ли Миллер. Новый миф о сотворении человека – в человеке. Спектакль – событие. Спектакль – откровение.
Написала, и обнаружила, что все равно не поняла, КАК это сделано (особенно в случает БК). Это, видимо, и правда совсем за гранью рацио - там, где чистейшее ИСКУССТВО и ТВОРЕНИЕ. И это хочется видеть снова. Потому что – неисчерпаемо. И больно. Но это боль рождения чего-то очень, очень хорошего. Любимого.

Сохранено

</>

"ФРАНКЕНШТЕЙН". Два Виктора, два Создания

Ровно неделя с первого московского просмотра, а не отпускает до сих пор. Это почти невыносимо. И это невыносимо прекрасно. И избавляться от этого наваждения, на самом деле, не хочется. И чтобы продлить эту сладкую муку, начинаешь говорить об ...

Читать полностью

Источник

Оставить комментарий

Популярные посты:

credobnik

Как выбрать лучший ноутбук Xiaomi: советы и рекомендации

maysuryan

Снова про тришкин кафтан

nasedkin

Фото дня

ru_railway

Торнио/Хапаранда. Вдоль границы Швеции и Финляндии: часть 2.

matsam

Утреннее

coffee_mood

Завтрак с круассаном

amarok_man

Почему в США пользуются гвоздями, а не саморезами: что они знают, чего не знаем

irina_co

Перцы, фаршированные кальмарами

what_2_wear

Продано, спасибо

• Ранее
• По теме
• Архив