Lady in Waiting: My Extraordinary Life in the Shadow of the Crown. Глава 3.

euro_royals — 29.01.2021 Теги: Райан

К тому времени, когда я была на пороге совершеннолетия, в 1950 году, я уже много лет почти не видела принцессу Маргарет, наша детская дружба была прервана войной. Прошли те дни, когда мы вместе выпрыгивали перед лакеями, и она восхищалась моими серебряными туфлями. С тех пор столько всего произошло. Казалось, целая жизнь всего за десять лет. Мы неминуемо разошлись: трехлетняя разница в возрасте в то время была достаточно большой, чтобы мы пошли разными путями.

Наши отцы оставались близкими друзьями, и как дополнительный конюший короля мой отец помогал Его Величеству в выполнении его общественных обязанностей, а также заботился о иностранной знати и сановниках, когда они приезжали в Англию. В свободное время они часто бывали вместе в Холкеме или Сандрингеме, а когда мой отец был нужен в Лондоне, он останавливался в Гвардейском клубе, который ему нравился, потому что там его окружали его друзья из Шотландской гвардии. Когда мой отец не был с королем, его можно было найти в конторе в Холкеме или у егерей и фермеров-арендаторов в поместье.

Тем временем моя мать основала гончарную мастерскую в Холкеме, вдохновившись примером одного из немецких заключенных, который сложил свою собственную печь в лагере в парке. Она была настроена на успех и понимала необходимость зарабатывать деньги, потому что содержать Холкем, как и все загородные поместья в Англии после войны, становилось все дороже и дороже.

На людей это произвело впечатление: для леди было необычно открывать бизнес, не говоря уже о том, чтобы делать это по собственной инициативе. Помимо того, что она была чрезвычайно способной и практичной, она была довольно либеральной в том смысле, что ее настойчивость означала, что она не только позволяла Кэри и мне быть частью этого, но и активно поощряла нас, желая дать нам какое-то занятие. Мой отец скептически относился ко всему этому предприятию: «А как дела у вас в сарайчике?» - спрашивал он ее с раздражающим снисхождением.

Мы с Кэри изо всех сил старались научиться лепить горшки, но ни у одной из нас не хватило способностей. Так что вместо этого Кэри начала рисовать и создавать дизайны вместе с мамой, чей художественный талант, отточенный в Школе изобразительных искусств Феликса Слейда, наконец нашел свое воплощение. Вместе они разработали изумительный расписанный вручную обеденный и чайный сервиз красивого цвета морской волны с подснежниками, а также очень элегантный бело-голубой сервиз с шевроном. Мы разработали целый ассортимент изделий, от кружек до масленок, и сделали немало вещей специально для Сандрингема.

Я тоже пыталась рисовать, но оказалось, что я совсем лишена таланта. Моя мать, решив поддержать мой интерес к бизнесу, спросила меня, какую роль в нем я бы хотела сыграть. «Можно мне продавать?» - спросила я, инстинктивно осознавая, что мне больше подходит эта сторона дела. Она согласилась, и почти сразу же я села в Mini Minor моей матери с чемоданами в заднем сиденье, в которых лежали все образцы, завернутые в газету, и отправилась в путешествие по Англии.

Если рядом с тем местом, куда я собиралась, жили друзья, я останавливалась у них, но часто не оставалось ничего другого, кроме как останавливаться в отелях для коммивояжеров. Это был настоящий шок. В них всегда пахло капустой, и каждое утро я стояла возле ванной, сжимая свою сумочку для туалетных принадлежностей, в очереди с коммивояжерами. Они никогда не предлагали мне пойти первой - и мне, конечно, приходилось ждать своей очереди, пока все они брились часами.

Я была не только единственной аристократкой на дороге, я была единственной женщиной на дороге. Куда бы я ни поехала, мужчины выглядели и вели себя одинаково: в плохо сидящих костюмах они собирались в единственной отапливаемой комнате отеля, известной как «Зал». Эта комната неизменно была тускло освещена единственной 60-ваттной лампочкой и всегда была наполнена сигаретным дымом. По вечерам я сидела, смущенно читая книгу. Коммивояжеры подходили ко мне и начинали задавать мне вопросы, и чем больше я отвечала, тем больше они были шокированы. Как только они узнавали, что я дочь графа, их челюсти падали на пол. Я привыкла к выражению смущенного изумления. В девять часов прикатывали тележку и иногда появлялся мини-бар, и мужчины довольно робко спрашивали: «Вы не разольете чай?»

Несмотря на то, что я была белой вороной или, возможно, из-за свободы, с которой было связано мое пребывание в этих отелях, мне это действительно нравилось - независимость, ответственность, удовольствие от заключения сделки и, самое главное, ощущение того, что меня воспринимают серьезно, впервые в жизни. Этот опыт научил меня тому, как важно быть практичной и уметь адаптироваться к любой ситуации. Моя мать особенно хорошо выучила этот прием - она одинаково хорошо умела общаться как с торговцами, так и с королевой.

Моя мама также брала нас с Кэри на ярмарки в Блэкпул, где крупные компании, такие как Веджвуд, размещали свои товары на лучших местах в холле отеля. Мы не могли позволить себе хороший киоск, и нам приходилось размещаться на чердаке или в таком же незаметном месте. Будучи преисполненной решимости преодолеть это неудобство, моя мать отправляла Кэри и меня, чтобы мы приводили к ней покупателей. Она говорила: «Используйте свои женские хитрости». Кэри была в этом мастером, и мы спускались в холл и возвращались с покупателями, а продавцы Веджвуда в ярости наблюдали, как мы поднимаемся по лестнице.

Компания Holkham Pottery набирала обороты, в конечном итоге заняв на производстве сотню сотрудников и став крупнейшим предприятием легкой промышленности в Северном Норфолке. Но весной 1950 года для меня наступил сезон дебютанток, и у меня оставалось мало времени для гончарного дела. В июле мне должно было исполниться восемнадцать, а это означало, что я была достаточно взрослой, чтобы быть представленной обществу - я официально достигла возраста, при котором меня считали готовой выйти замуж. Давление было негласным, но очевидным - вся моя жизнь, очевидно, была подготовкой к этому моменту. Мой отец хотел, чтобы я вышла замуж за одного из его лучших друзей, лорда Стэра, который был его ровесником. Лорд Стэр представлял Великобританию в соревнованиях бобслейных четвёрок на зимних Олимпийских играх 1928 года - за четыре года до того, как я родилась. Мой отец любил его, потому что он был отличным стрелком, но меня это не интересовало. Я была подростком, а ему было за сорок. «Но, папа, - сказала я, - между нами нет абсолютно никакой искры. Он очень милый, но нет».

Для девушек моего происхождения целью дебютантки было познакомиться с подходящими мужчинами с намерением выйти замуж за одного из них как можно скорее. У девочек не было возможности уединиться парнем, чтобы испытать его, а если и получалось, то мы доходили только до стадии основательного петтинга. Я бы не осмелилась подвергнуться риску забеременеть, а без противозачаточных таблеток девушкам было безопаснее держаться на расстоянии. Сезон, как его называли, был продуманным решением проблемы поиска «подходящего» человека: серия танцев и вечеринок по выходным, проводимых в течение всего года, чтобы познакомить аристократических юношей и девушек друг с другом. Весной и летом танцы были в Англии, а когда наступала зима, все уезжали в Шотландию на балы в Хайленде. Каждая девушка устраивала свой собственный танцевальный вечер или коктейльную вечеринку дома или в лондонском отеле. В Лондоне два или три танцевальных вечера проводились каждый день, поэтому, когда я была там, я либо выбирала один, особенно если это было у кого-то из друзей, либо ходила на два. Проблема выхода в свет в начале 1950-х годов заключалась в том, что было мало подходящих мужей, потому что было мало мужчин. Мое поколение либо погибло на войне, либо все еще находилось на службе. Если вы не были замужем к двадцати одному году, вы могли засидеться в девках.

Меня отправили в Найтсбридж, в Лондоне, где я жила со своей бабушкой по матери, которую называла Ба. Я обожала ее. Ба нашла мне работу в гончарном магазине на Слоун-стрит, принадлежащем ее знакомому, последователю Христианской науки. Я боялась туда войти и проводила большую часть своего времени, избегая владельца магазина, потому что он проходил мимо меня, постоянно меня задевая. Когда я сказала об этом своей матери, она рявкнула: «Энн, ради всего святого, разве ты не можешь постоять за себя? Просто хлопни его по руке!» По вечерам я ходила на танцы. Привыкнув к жирным завтракам в дороге, я стала довольно полной, и мама заставляла меня похудеть, потому что танцы были связаны прежде всего с первым впечатлением. Это была воля случая, и девушек без кавалеров никто не замечал.

До войны платья шили из шелка и атласа, но из-за послевоенных талонов многие шили их из штор и других необычных тканей. На свой дебют я надела плиссированное платье из выкрашенного в бледно-зеленый цвет парашюта, который маме удалось достать у американских офицеров, базировавшихся на аэродроме недалеко от Холкема. На первый взгляд, эти танцы были похожи на прекрасную мечту, на движущееся изображение одного из сказочных творений Сесила Битона. Но при ближайшем рассмотрении сцена была переполнена нервным ожиданием и тревогой, исходившими от девушек и юношей, которые жили раздельно в школах-интернатах, только чтобы потом буквально столкнуться друг с другом. Сезон был сплошным потоком гормонов и ожиданий, связывающих аристократию. В то время как эстетика придавала ему невинный и романтичный вид, фасад просто скрывал необходимость обеспечить наследника каждой титулованной семье в Англии.

Я все еще была застенчивой, и, поскольку у меня не было братьев, а отец был старомоден, мне было трудно следовать по тонкой грани, по которой каждая девушка должна была идти в своих отношениях с противоположным полом. С одной стороны, нужно было привлекать мужчин; с другой стороны, нельзя было их слишком сильно привлекать. Слишком мало флирта означало, что они отказывались от вас ради более интересной девушки, а слишком много - составляло плохую репутацию. Неразборчивость не приносила девушкам никакой пользы, и поэтому при молодых особах были сопровождающие.

Весной 1950 года меня, как и всех дебютанток, представили при дворе королю и королеве. Мама, когда ее представляли, была в струящемся белом вечернем платье, но времена изменились. Традиция была модернизирована: мое представление проходило днем, и мы были в коротких платьях. Незадолго до моего восемнадцатилетия, в июне 1950 года, мой танцевальный вечер был устроен в Холкеме.

Tatler только что объявил меня «дебютанткой года», чему я была очень рада, хотя этот статус усилил давление, которое я ощущала. Сезон начался только в мае, так что мой вечер в июне означал, что я почти никого не знала. Когда я собиралась переодеться в парашютное платье, которым так восторгалась моя мама, отец сказал: «Ну, я надеюсь, ты не будешь похожа на парашют», что не помогло мне успокоиться. Он всегда говорил немного не то и никогда не вселял в меня уверенность. Несколько лет спустя, в день моей свадьбы, все, что он смог выдавить из себя, было: «Я полагаю, ты справишься».

Единственное достижение того вечера - это мое воссоединение с принцессой Маргарет. Когда вставало солнце, я стояла в крытой галерее Холкема и болтала с ней, наблюдая, как гуси летят над нашими головами на рассвете. Тогда я поняла, что, хотя мы теперь обе выросли, если вы дружили с кем-то в детстве, вы можете продолжить с того места, где остановились. С ней многое произошло. Со мной многое произошло. И вот мы обе на пороге нашей взрослой жизни.

Хотя на моем танцевальном вечере я не встретила примечательных молодых людей, благодаря сезону у меня появилось несколько парней - Найджел Ли-Пембертон, Роджер Мэннерс...

А потом появился Джонни Олторп. Он недавно вернулся из Австралии, где был адъютантом губернатора Южной Австралии. В тот момент, когда он приехал в Холкем по приглашению отца, я безумно влюбилась в него. Я считала его замечательным: он был веселый, красивый и обаятельный. Мы вместе поехали в Лондон, и однажды вечером он отвел меня в сад и попросил выйти за него замуж. Волна эйфории захлестнула меня, и в течение нескольких дней после этого я действительно чувствовала себя на небесах. Мы рассказали нашим родителям, но держали эту новость в секрете от всех остальных.

К этому времени я покинула дом Ба в Лондоне и поселилась за плату у леди Фермой, подруги королевы Елизаветы, семья которой также жила в Норфолке и имела дом на территории поместья Сандрингем.

Леди Фермой была чрезвычайно общительной. «Если за тобой зайдет молодой человек, - говорила она, - сначала проводи его в гостиную, чтобы выпить». Я так и сделала. И это была моя ошибка. Когда я представила ей Джонни, ее глаза загорелись, и в следующий раз, когда я привела его, там была не только она, но и ее дочь, которую она специально вызвала из школы. Ее дочери Фрэнсис тогда было всего пятнадцать, но после того, как она познакомилась с Джонни, она отправила ему письмо с парой охотничьих носков, которые связала. Вскоре после этого мы с ним должны были встретиться в Аскоте. Он был конюшим короля, и меня пригласили остановиться в Виндзорском замке, чтобы поехать в Аскот с королевской семьей. Я, как всегда, с нетерпением ждала встречи с Джонни и ожидала, что выходные будут чудесными и веселыми.

Но Джонни так и не появился, а Энн сообщили, что он болен.

Когда кто-то случайно упомянул, что недавно видел Джонни, который, по-видимому, был вполне здоров, я поняла, что он, должно быть, избегает меня. Я чувствовала себя ужасно. Я заставляла себя не выглядеть мрачной. Я постоянно сглатывала, чтобы не заплакать. Было трудно быть вежливой и веселой и получать от этого удовольствие. Я не могла. Я не могла понять, что сделала не так, а Джонни так и не сказал мне, почему он разорвал нашу помолвку. Позже, однако, я узнала, что его отец, Джек, граф Спенсер, сказал ему не жениться на мне, потому что во мне кровь Трефусисов. Кровь Трефусисов назвали «безумной кровью» или «дурной кровью», потому что девочек Боуз-Лайон (двоюродные сестры принцессы Елизаветы и Маргарет), Нериссу и Кэтрин, поместили в государственный приют, и их не посещал никто из королевской семьи, с кем они были в родстве через королеву Елизавету. Хотя семейные связи были чрезвычайно запутанными, моей бабушкой по материнской линии была Марион Трефусис, и, как бы кровь ни была разбавлена, я полагаю, ни один граф или будущий граф не захотел бы рисковать своим графством, запачкав его «безумной кровью». Джонни затем женился на Фрэнсис, а их младшей дочерью была леди Диана Спенсер, которая позже стала Дианой, принцессой Уэльской. Джонни и Фрэнсис, как известно, развелись, и, что довольно необычно, леди Фермой свидетельствовала против своей дочери, чтобы Джонни получил опеку над Дианой.

Жизнь в Холкеме постепенно вошла в норму, но я продолжала жалеть себя. Прошло несколько месяцев, и я так надоела своей матери, что она решила отправить меня в Америку продавать керамику, надеясь, что смена обстановки меня подбодрит. Сама идея заставила меня почувствовать себя счастливее, и я была очень взволнована, поскольку побывала за границей только один раз - на юге Франции, где мне очень понравилось. Я очень хотела новых приключений. В ноябре 1952 года я пересекла Атлантический океан на «Куин Мэри» со своим чемоданом, полным образцов продукции. Я путешествовала третьим классом, потому что у моей семьи не было много денег, особенно после войны. Мои родители не были экстравагантными людьми, и у обоих был практический подход к путешествиям, поэтому я делила каюту с четырьмя другими женщинами. Когда мы вышли в открытое море, волны обрушились на корабль, так что всем остальным стало ужасно плохо. У меня был более сильный желудок, и в конце концов я отправилась спать коридор, где оказался диван. К счастью, мой крестный отец, Джон Марриотт, друг моего отца из Шотландской гвардии, ехал первым классом и каждый вечер приглашал меня обедать с ним.

По прибытии в Нью-Йорк меня встретила сестра Момо [жена Джона Марриотта], миссис Райан, которая дружила с моей матерью и чья дочь Джинни вышла замуж за Дэвида Эйрли, моего любимого кузена Огилви. Миссис Райан была единственным человеком, которого я знала во всех Соединенных Штатах, и она жила в красивом двухэтажном пентхаусе в Верхнем Ист-Сайде в Нью-Йорке, напротив Ривер-Клаб в том же квартале, что и Грета Гарбо, с видом на реку Гудзон.

Когда я сказала миссис Райан, что собираюсь отнести образцы в знаменитый универмаг «Сакс», она вежливо промолчала. Она не удивилась, когда я вернулась поверженной - Сакс никого не впускал без предварительной записи. Холкем и гончарные изделия, возможно, приобрели известность в Англии, но внезапно я превратилась в одну из рыбок в большом пруду, и строгий администратор сказал мне, что все расписано на шесть месяцев вперед. Миссис Райан, которая часто делала покупки в «Сакс», позвонила по телефону, и мне сразу же назначили встречу на следующий день. К моему восторгу, они купили несколько предметов керамической посуды, и я отправилась в другие места, чему также способствовали телефонные звонки от миссис Райан. Самыми популярными товарами оказались пивные кружки в виде фигур королевы и герцога Эдинбургского и копилки. О вкусах не спорят.

Однажды утром в феврале 1953 года, после очередной затянувшейся вечеринки с танцами, я сидела за столом с мутными глазами, с миссис Райан и несколькими другими гостями, когда вошла горничная и передала мне телеграмму. Первой моей мыслью было, что дома случилось что-то плохое, но, к моему удивлению, телеграмма гласила: ЭНН ТЫ ДОЛЖНА ВЕРНУТЬСЯ ДОМОЙ ТЧК ТЕБЯ ВЫБРАЛИ ФРЕЙЛИНОЙ НА КОРОНАЦИЮ ТЧК Все были так взволнованы, а телеграмму передавали по столу и все ее прочитали. Я была в восторге, хотя вскоре стало ясно, что мне придется иметь дело с последствиями пребывания в центре внимания. Новости распространились быстро - миссис Райан была в восторге и хвасталась мной. Американская пресса вскоре узнала об этом, вызвав новую волну ажиотажа. Внезапно я обнаружила, что все относятся ко мне как к королевской особе, и просят показать им, как делать реверанс и махать, как королева.

Хотя мне было грустно, что моя поездка прерывается, я была совершенно счастлива, что меня выбрали. Так много людей в моей семье на протяжении веков были конюшими и фрейлинами, а теперь и я получила свою роль. Мне невероятно повезло: меня выбрали именно потому, что я просто оказалась подходящей по росту и фигуре, а также была незамужней дочерью графа, герцога или маркиза - что было критериями для выбора. Забавно, как в конце концов я нашла позитивный момент в том, что не вышла замуж за Джонни.

Бедная Кэри отчаянно завидовала, как и многие другие семьи, с которыми мы были знакомы, особенно учитывая то, что мы с матерью обе будем участвовать в процессии: королева попросила мою мать стать камер-фрау - высокопоставленной фрейлиной. Одним из последствий этой новости стало то, что я внезапно стала продавать огромное количество керамической посуды, особенно пивных кружек. Все сходили по ним с ума. Когда моя мать встречала меня в Саутгемтоне, меня приветствовала толпа журналистов и фотографов, а я размахивала книжкой с заказами, гораздо более взволнованная продажей керамических изделий, чем статусом фрейлины. Сойдя с корабля и раздавая интервью, я оказалась в центре внимания.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• По теме
• Архив